
Хочу рассказать вам про удивительное приключение. Откровенно говоря, удивительного рядом тьма.
Затея с рыбалкой на Северных Озерах была накручена неделю еще назад, условия оговорены и моя взбрыкнувшая вдруг глухим кашлем грудь не могла явиться причиной отказа. Где я умудрился поймать столько студеного ветра в свои легкие, я не знал. Поэтому просто промолчал.
Места те, надо сказать, дикие и проторенных троп туда нет. Проводник встретил нас километров за тридцать от выбранного места и, двигаясь в том направлении, я не мог отделаться от чувства, что я это не я и непонятное чувство во мне росло. Это была смесь тревоги и неприятия происходящего. Мое недомогание здесь ни при чем. Я не мог избавиться от ощущения, что сотни гектаров обступающего леса это кулисы. И что творится за ними, мне было абсолютно непонятно. В непроходимо диком лесу я чувствовал напряжение и надсаду. Только лицо провожатого мне показалось равнодушным и сытым. Сверх меры сытым.
…Тем не менее, под вечер, в уже стихающем оталевшем небе я увидел свое отражение за бортом лодки, и тишина сковала недалекие берега. Быстрая темень уволокла за собой края воды, пригнувшийся оцепеневший камыш и кающиеся на воде, захлебывающиеся желтые березовые листья. Легкий туман сразу превратился в мрак…
И опять меня охватила тоска, несмотря на близкое тепло моих товарищей, склонившихся над снастями, замершими в ожидании самого лакомого клева на вечерней зорьке. Что-то меня не устраивало в этой ситуации. Я не чувствовал себя здесь своим. Да еще и грудь разболелась опять, вздрагивая. И вдруг! С близкого берега раздался гортанный рыкающий призывный глас, слегка кашляющий, как и я, но настойчивый и громозвучный. И тотчас ему вторил чуть дальше такой же, но выше на октаву. Мы замерли.
- Олени скликаются. – пояснил проводник.
Диковинный звук отражался от берегов, отталкивался, затухал, но так и не погас окончательно, повиснув звоном в моих ушах. Была в нем такая силища звериная светлая, что захотелось пойти навстречу.
Звезды ясного неба отразились в близкой от борта черной воде, покачнулись, и у меня закружилась голова. Наползал тонкий заморозок и уже студил дыхание, сворачивая тихие переговоры и делая матовыми губы. Захотелось в нашу светящуюся окошком на берегу избу. Поплыли.
В комнатах было жарко натоплено и ослепительно от света. Горели стоваттные лампы, и одиночество куда-то делось. Длинный стол накрывался. Но грудь саднило. Тогда друг Серега отвел в сторону и сказал: «Баня готова». Какая баня??? «По черному…пошли».
До сих пор не понимаю, почему я поддался…
Банька отстояла от усадьбы метрах в пятидесяти возле ручья, была старая и осевшая. Только яркая лампочка в окошке моечной выдавала ее жаркий дух. А то, что бревна боков черны и неуклюжи, лишь подчеркивало крутость ее нрава.
Банька по – черному… Это старина. Это дух наших предков. Эй, вы, привыкшие к бассейнам с теплой минеральной водой, замотанные в махровые полотенца, поставившие свои нежные розовые пятки на мраморный пол с подогревом, угодно ли вам ткнуть туда же и свои розовые пятаки, в которые превратились ваши фейсы или вы, все-таки, попробуете не забыть ваших праотцев?
…В темном предбаннике, как и положено, тлела в закопченном углу лампадка. Негоже смотреть на раздевающихся. Проем в парилку низок, пришлось поклониться при входе. Тем радостнее распрямляешься среди исходящих густым дрожащим жаром полкОв. Здесь уже яркий свет пляшет по затаившимся углам и вмиг залоснившимся нашим лицам. Пламя рвется наружу из под сдавленных в куче гранитов, накаляя их добела, но убирает тотчас свои злые языки, увидав над собой неумолимый ковш. А ковш все равно склоняется и бьет наотмашь ледяной водой по наглым раскрасневшимся щекам булыжников и выпускает из них смиренный дух… Дух поднимается до невысокого потолка белым страстным облаком, но опускается черными хлопьями на стены, пол и наши голые взмокшие тела, подхватив возмутившуюся золу. Миг блаженства. Еще ковш. Еще волна… . И тут уже веники дубовые из рук Сереги заходили по моей спине, бокам и застоявшейся груди. Порхали надо мной раскаленные листья, прижимались яростно и хлестали неумолимо. И казалось, конца не будет. Покачнулась палуба мокрая подо мной, поплыли круги черные в глазах, время отступило…только вытолкнули меня руки заботливые вон оттуда, из пекла, но осекся я моментально. Выскочил босиком на подернутую ледком слежавшуюся жухлую траву, и пронзило меня до макушки. Огнем прожгло. Выдохнул вдруг, и жгучее дыхание зашло тут же обратно, оттолкнувшись от искрившейся вокруг меня тьмы. И сам я стоял в облаке ясном, исходя паром, уморенный, поблескивая под луной антрацитом. Банька-то по черному! …и был еще заход. И другой воды, кроме ледяной, не могло быть под рукой. Я больше всего за грудь свою горящую боялся. Но смыла та живая вода с первого раза и золу древесную, и боль раздирающую, и шкуру старую заодно. А потом был чистый тельник и липовый чай. И счастье.
…А рано утром, в пять, в полной темноте, по привычке, я нашел в льдистом небе Полярную звезду.
И увидел, вдруг, сохатого.
Хотите, верьте, хотите, нет.



P. S. Когда мы уезжали оттуда в шесть утра, я удивился жуткому скопищу ехавших внутрь леса машин. Машины были набиты вооруженными людьми. Это была суббота и охота на лося уже давно была открыта...