Груздевый полонез
Так было уже не раз. Я жду этого момента с каким-то тягучим тайным наслаждением. Понимая, что это никуда от меня не денется, не спешу. И это бывает раз в году, для меня один лишь. В конце октября, погрязнув в спешке и цейтноте, время от времени замираю, глядя в небо, принюхиваюсь, пытаясь уловить тот единственный нюанс в прозрачном свете сходящей благодати. Я не могу объяснить этот оттенок, но всякий раз не ошибаюсь. Что-то должно сойтись в моих зрачках, небесам следует быть чуть набрякшими с вечера, ночью обязательно прольется дождь, и они распахнутся поутру. Накануне должно быть теплей обычного и тихо. В воздухе носится еще что-то неуловимое, нетерпение волнует меня, но я сдерживаюсь, понимая, что нельзя ошибиться. Еще день, еще один день, еще. Концентрация разлитого вокруг меня предчувствия зашкаливает, затем падает почти до нуля с неожиданным заморозком и, наконец, в самых последних днях рюина, когда отпылали костры, и затих прочно лес, говорю себе вдруг: завтра! И никакие дела меня не остановят. Завтра я иду к черному груздю.
Это место знакомо мне давным-давно, но многое уже изменилось с тех пор, воды бешеным потоком утекли, и лес отступил за широкие поля. Тем недосягаемей стал для праздного любителя лесных прогулок и одичал окончательно. Рано утром, затемно сел в машину и отправился не так близко. Сердце успокоилось, теперь я знал, что опять не промазал. Все сходилось как много лет уже. Сырость в воздухе ощущалась именно та, пограничная. Через час, на краю перепаханного к зиме поля, я снял пижонские ковбойские сапоги и швырнул их в багажник. Следом полетел и телефон. Я натянул ботфорты на всю длину и сделал первый шаг. И оказался на другой планете. Вернее, это я, инопланетянин, вернулся на свою землю…
Печаль, вырывающаяся из утреннего тумана, плыла тихо над вывернутой жирной землей. И земля исходила блаженством, растянувшись после тяжелой работы, остывая каждой своей крохой, прощаясь с небом, готовая укрыться с головой снежком и видеть незнакомые сны. Мой дикий лес теперь едва синел впереди, казалось, он отступил еще дальше, но это осенняя мга пытала его и крала. О чем можно думать, продираясь через комья налипающей грязи? О тщетности? О безысходности? О напраслине земного пути? О том, что всю жизнь летя к солнцу, стремясь к выси мы окажемся под ногами в итоге? Каким видится оттуда оставленное нами? Что за этим? Я испытывал себя, старательно глядя вниз, в упор на беспросветную хлюпающую жижу, не отрывая глаз нарочно. И ответ явился сам собой. Под ногами вдруг перестало уныло чавкать, и я ступил на изумрудную траву. Озимое поле теперь дало мне нужную опору, и шагать стало веселей. Глаза бежали впереди и, ставший вдруг близким, лес показался красочным, хотя сквозь темную сплоченную еловую зелень едва прорывались всполохи редких берез.
И лес сразу как-то надвинулся на меня и впустил в себя, быть может, тоже соскучившись. Мы не виделись год. Тишина торжественно застыла. Там в поле, прогоняемая легким ветерком, студившим виски, не давала себя поймать. А здесь, пожалуйста, вот она, бери ее сколько хочешь, пытайся услышать, наслаждайся безмерно. Глаза вдруг повлажнели, краски вокруг набрали силу и я замер. Нельзя сразу двигаться в этом лесу. Надо привыкнуть, надо дать и ему на тебя посмотреть. И то голова уже закружилась. Запах влажных деревьев накрыл меня, захолодил щеки, раздул ноздри и ворвался в легкие. Свежий, необъяснимый дух сырой чащобы горькими волнами накатывал, и было в нем нечто печальное, как будто я прощался с чем-то мне дорогим. Но сердце оставалось на месте, и я понимал, что это временное прощание. Ничего не менялось вокруг. Только редкий желтый лист вдруг сверкал среди почерневших стволов, сорвавшись в вышине, где разгонялся ветер и, кружась нехотя падал на землю к своим собратьям. Дубовые, кленовые, березовые они лежали, усыхая, выгнувшись и застыв, превращаясь в прах. Но в иные попала дождевая вода, и отражение тихого неба наполняло глухую землю.
Потом, продираясь сквозь бурелом, стараюсь не задеть веток, не помешать этому лесу и он отдаст тогда все, не жалея. Так и случилось. Вдруг к настоянному и привычному уже аромату прибивается другой, резкий, более живой и терпкий дух. Впереди блеснула под тусклым солнцем поляна и явила мне сразу сотню и еще маленькое лукошко черных важных красавцев груздей! Вот они строгой шеренгой, где по два, где по три и ждали меня кругом поляны. Выбивались оживленной плотью из пожухшей травы, налились дождями, напитались соками земными. Эдакое око лесное сей поры. И чудилась мне в них дивная торжественная мелодия с размером в ¾. Весело скрипели, ложась в корзинку, и рады были новым товарищам своим. Да скоро сойдутся с укропом, хреном, чесноком, изойдут слезами в дубовой бочке под гнетом, но окрепнут, раздухмянятся на морозце, ледком прихватятся, а придет время, и встретят Новый Год!
И где ты такие слова берешь - пахнущие лесом, травой, грибами? 
