Сообщение
fregat » Пн авг 10, 2009 21:48
Перу
И, в конце концов, я полюбил Южную Америку. Чужие запахи и незнакомые мотивы въелись в меня. С этого все и началось. «El condor pasa»!
Испанские пираты вывезли отсюда все золото, понастроили дома в белых колоннах, насадили свой язык и обернули индейцев в христианство. Но крылья кондора им оказались не под силу. Он так и резвится в извечно весеннем небе, подрезая континентальные потоки на границе океана и гор. Еще нежная флейта окрыляет его и поддерживает своим тоскливым выдохом, придавая силу ветрам…
Мне показалось, что потомки инков опустили руки. Поддавшись на соблазн вечной сиесты, они выбрали своим знаменем слово «man'ana». Я устал с ними бороться через месяц. Каждый день, приходя в контору завода, требуя сварщика, я слышал это ласковое, похожее на зефир, слово и мне самому сразу уже ничего не хотелось. Имея за плечами такую древнюю культуру, можно положиться на могучих богов, которые пока, правда, где-то заблудились. Еще на тех ухоженных равнинах снимается два-три урожая в год. И здесь родился картофель.
Через месяц я плюнул, выругался черным русским матом и научился сам варить металл. Мне нужно было подготовить своим соплеменникам пароход, чтобы потом не услышать мат в ответ. Навалившись сразу на заботы, чтобы заглушить разъедающую нутро тоску, я через три месяца понял, что мне нечего больше делать. Я вылизал радиорубку с арийской тщательностью. Видимо, еще и оттого, что лагом стоял немецкий пароход и мы с его старпомом Ральфом, таким же брошенным здесь, часто вспоминали свои дома, и не последнюю роль в нашем сближении сыграла европейская сущность. И еще водка «Smirnoff», запиваемая местным дерьмовым пивом.
Про меня забыли все. На связь в порту выходить нельзя. Да и рубку я закрыл и опечатал.
День начинался часов в пять с выползающего из остывшей воды тумана гаруа. Зевающее солнце разбивалось вдребезги. Бледная теплая мгла струилась вдоль бортов, но сразу прибивалась беспощадными лучами все-таки восстающего солнца и оседала на леерах тут же испаряющейся росой. К тому времени я уже шастал по пустому причалу, и никак не мог понять, откуда берется этот изнуряющий пот в такую рань. А кондор уже застыл в глубокой вышине…
В нерушимой полной тишине высоко-высоко над собой я видел черную точку, но точно знал, что это за птица. Интересно, как он видит нас оттуда и нужны ли мы ему вообще? Мне теперь два месяца больше нечего было делать, Ральф улетел к своему истосковавшемуся семейству, а я сделал себе наблюдательный пункт на пеленгаторной палубе. Натянул шлюпочный брезент, проделав в нем отверстия прямо в небо, расстелил альпаковые надаренные плащи по раскаленному металлу и следил за кондором. Я изучил все его повадки. Он появлялся около шести утра. Как я ни старался, но никогда не замечал откуда. Въедаясь глазами в зеленеющую высь, я его ждал не мигая. Но роговица высыхала, мне приходилось моргнуть, и в следующее мгновение он уже был там. Как будто он игрался со мной. Иногда их было два. Там, в засасывающей выси, они разгуливали плавными кругами над истомившейся землей. Как я выглядел в их глазах? Скрывающийся от солнца, высушенный человек, распластанный на горячей железяке посреди туманного прибрежья. Я, наверное, и как добыча им неинтересен. А небо над Андами пластами – снизу синие, а вверх летят сквозистые прохладные потоки. Хоть бы раз глотнуть того воздуха на высоте пять тысяч метров…
Но потом, я научился его чувствовать. Видимо, между нами что-то наладилось. Стоило мне взглянуть вверх, и он был уже тут как тут, тот кондор. Это был один и тот же, я уверен. В течение дня я с ним встречался взглядом, а, потом, на закате, он на прощание отражался в багровом небе черным крылом и исчезал. День закончился. Следующий начинался опять в пять утра моими шагами по опостылевшему пустому причалу, пока все честные индейцы дрыхнут. Только ламы смотрят на розовеющие пики гор грустными раскосыми горячими глазами…
Пора выходить на охоту. Мне нужна была женщина. Пусть бы даже и индейская.
Она не заставила себя ждать и дала украсть с легкостью. Европейский высокий белый человек весьма заметен в смуглой толпе веселой Лимы. А индейцы как дети. И девушка с оливковыми глазами на набережной Мирафлорес улыбнулась мне неожиданно. Зеленые в черных крапинках зрачки искрились, и губы не могли больше сдерживать смех. И я уже не сдерживал себя. Ах, как пахли жасминовые деревья и заросли гиацинтов в ту ночь!...
Оставшийся месяц промелькнул.
Я улетал домой загорелый и подтянутый.
И никто пути пройденного у нас не отберет...
