Мои океаны

[Alexsa]

Мне пишут, что интернет заблокировал загрузку с этого ...-узла! Что делать?

[Сергей Гвоздев Дед]

Сейчас у мнея этот файл загрузился за 4 минуты с частыми задержками.
Попробую здесь передать его как вложение.

Как вложение - запрещено администратором расширение MP3.
Если надо, то могу таких птичьих файлов наслать много по Е-мейлу.
Только свой Е-мейл сообщи в личку мне.

[Alexsa]

Передать смогу только вечером, когда сын прийдет. Сама с этим ящиком еще не очень... Могу на буковки жать , да поболтать.
Да и с интернетом с самого утра что-то происходит, отключает именно Плесецк. А если включает, то показывает только таблицы, в темы не пущает! Глюки!

[Сергей Гвоздев Дед]

birdth40406_09-03.mp3
Можно попробовать скачать файл птичек здесь

[Alexsa]

Cлушаю.... Таю!
Если бы еще можно было передать запах леса и грибов!!!
Уже не раз писала ,что лес для меня......
А уж в Мирном по лесам не одну стежку- дорожку проложила!!!!
По рыжикам ходила как по асфальту - ступить было негде! А когда они солененькие, да в хорошей компании.....
Спасибо !!!

[Сергей Гвоздев Дед]

Здесь, кажется, кого то депрессия заела.
Попробуйте этого
http://www.newsland.ru/News/Detail/id/372440/cat/51

[Сергей Гвоздев Дед]

Или так
http://video.mail.ru/mail/gsal.36/0_video/19.html
Но как это далеко от темы.
Бейте меня за флуд.
Не сочтите за труд.
Куаюсь, каюсь, каюсь!

[PS]

А я постоял на берегу Маркизовой Лужи - так называют Финский Залив настоящие моряки - поболтал с чайками, потрогал сосны, которые цепляются за жизнь разлапистыми корнями, удивился воздуху, которого мне не хватало...
И вернулся в обыденность, которая рано или поздно все равно приведет меня на Васильевский Остров.

[Walera]

И вернулся в обыденность, которая рано или поздно все равно приведет меня на Васильевский Остров.

Ого...

[fregat]

На этой странице следует сделать отступление. Отступление от солнечного путешествия и смуглых красавиц. Тем более, что тепла и яркого света будет еще достаточно. Последним портом в нашем затянувшемся рейсе стал Чхонджин, Северная Корея. Один трюм в Сайгоне был забит паркетом, второй кедами и рубашками, и кормовой для лучше осадки на гребной винт, мы должны были завалить железной рудой, вряд ли необходимой так уж моей Родине. А, впрочем, как кеды и рубашки. Но время было такое. Надо было помогать.
Тягучий переход на северо – восток, потом строго на норд, к сороковой параллели и с каждым новым утром мокрые падающие тучи стали все более замыкать горизонт. Неделя хода налегке вверх, перпендикулярно широтам очень быстро меняют климат в этом регионе. Особенно в январе.
Волна уже давно растеряла где-то свою лазурь, подчиняясь оловянному скудному глянцу. Солнце редко давало о себе знать, блеснув рикошетом по рубке, пройдясь по мостику, на миг отразившись в окулярах бинокля и ослепив штурмана. Теперь уже пристальней приходилось вглядываться в тяжелую, теряющуюся даль и чаще опускать глаза в тубус радара. Да и там дожди, бьющие наотмашь по безмолвной антенне, отбрасывали зеленые сполохи, не убирающиеся никаким ВАРУ, Оставалось надеяться на чутье. Одно радовало, мы двигались к Родине! Не так просто объяснить теперь, что мы чувствовали тогда! Все более студенящийся воздух бил в ноздри и волновал кровь неожиданно почище тропических мускатов. Но на то мы и сыны своей Родины. Энтузиазм был подогрет еще и тем, что согласно предписанию мы должны были зайти во Владивосток для дозаправки. Вот этого мы и ждали с нетерпеньем! Интересно было посмотреть на нашу страну с другой стороны, с обратной. Но что-то там наверху провернулось, что-то поменялось и, забегая вперед, скажу, что со всего размаха после успешной погрузки мы понеслись обратно к порту приписки.
Мы заходили в Чхонджин ввечеру. Лоцманский катер вынырнул из темноты вдруг, все, стоящие на его борту, были одеты в шинели. Тут же наперерез бросился снежный заряд и на миг скрыл от нас призрак. Но уже поздно, буксир тащил наш слегка упирающийся пароход к причалу.
Унылый порт без привычной суматохи своих буржуазных собратьев, редкие пятна желтоватого света, с трудом раздирающие сумерки, темные с пустыми окнами пристройки, прокопченные пакгаузы, краны, застывшие ржавым железом, уныло опустили свои носы…разорванный снег, не покрывающий землю, а впитывающий мгновенно всю грязь, а упавший на крыши, съедался хищной черной пылью, поднимающейся из бункеров с рудой.
Людских голосов не было слышно, на причале качались две озябшие тени часовых с винтовками, изредка из буксира вырывался хриплый гудок, такой печальный, что казалось, его держали за горло обеими руками. Все это тонуло в серой мгле, как будто прощаясь…
И захотелось сразу, не покидая ставшего вдруг таким родным парохода, быстро загрузиться и, на полном ходу, не оглядываясь свалить.
Потянулись унылые дни.…Но что-то не давало мне покоя. Я знал, как корейцы называют свою страну и не мог найти этому доказательств. Пока не увидел, где растет женьшень.
Нас повезли на экскурсию.В ранних, унылых сумерках, вырвавшись из города на грузовой машине, скользнули в туннель, долго карабкались вверх, протискиваясь меж черных скал. Тучи уже цеплялись за наши колеса, но отступали, раздавленные. Звуки потерялись, кроме натужного воя автомобиля… И вдруг!
Что-то произошло. Все вокруг стало другим! Мы вздохнули полной грудью. Крошечный пятачок, залитый солнцем, где были мы и альпийские луга до самого горизонта!
Трава, выглядевшая как английский газон, с загоревшейся росой, обещала легкий путь. Крошечные сосны, лиственницы, сверкая голубыми длинными иголками, стыдливо обнимались, лаская и наши лица. Под нами могучее море переваливающихся с ноги на ногу исполинских молчаливых кедров. Что они хранили в своих дебрях? Какие тайны скрывали? Нам того не понять. Горы, уже начинающие розоветь, уходили за горизонт, принимали пастельные одежды и прятались за облака. Проснувшаяся земля выдыхала невесомую жемчужную дымку и нетронутая, девственная она радовалась солнцу, отдаваясь его лучам…
И все сразу стало на свои места – Страна Утренней Свежести, вот как звучит по-корейски эта земля! Каждому кусочку на этой планете Бог дал свое очарование. А мы, дети своей земли, уже замерли в предвкушении обратной дороги домой. Короче которой, как известно, нет.
«По местам стоять! С якоря сниматься!»
Как пушечный выстрел прогремела команда кэпа.

[Мерци]

На этой странице следует сделать отступление. Отступление от солнечного путешествия и смуглых красавиц. Тем более, что тепла и яркого света будет еще достаточно. Последним портом в нашем затянувшемся рейсе стал Чхонджин, Северная Корея..

http://www.tema.ru/travel/north-korea-1/
Здесь знаменитые фотографии Артемия Лебедева. У нас их показывали по каналу новостей, foxnews.com Они являются единственным документом о жизни людей в этой стране. Посмотрите их всех, там кажется 4 части.
Наибольшее впечатление, на меня проiзвело фото- океан за колючей проволокой......

[Alexsa]

Проснувшаяся земля выдыхала невесомую жемчужную дымку и нетронутая, девственная она радовалась солнцу, отдаваясь его лучам…

Fregqat!......Читала несколько раз.Все серьезно, но прости,для меня екнуло это...И ведь ,что надо чувствовать, чтобы такое написать....Не каждому дано!
Благодарю!

Только не пропадай надолго! Я ждала продолжения..... Фламинго особенно удались!

Поправлюсь-редко кому дано!!!

[PS]

http://www.tema.ru/travel/north-korea-1/
Здесь знаменитые фотографии Артемия Лебедева. У нас их показывали по каналу новостей, foxnews.com Они являются единственным документом о жизни людей в этой стране. Посмотрите их всех, там кажется 4 части.
Наибольшее впечатление, на меня проiзвело фото- океан за колючей проволокой......

Сильно!

[Мерци]

Сильно!

У нас в новостях больше всего показывали фото противотанковой дороги, с бетонными кубами по обочине.

[fregat]

Домой!... Мы уходили домой. Моряки не якают. Только «мы»! Мы ушли и мы пришли.
Перевернули, наконец, печальную страницу и пошли навстречу свету и теплу. Пузатый, нагруженный выше ватерлинии, тяжело переваливаясь, перекликаясь с буксиром, наш теплоход, казалось ни мало не уставший, неспешна выходил на чистую воду, озираясь и отряхиваясь от черной пыли угрюмого причала. А там, оказавшись на бесконечных просторах Тихого океана, пристально вглядевшись во мглистый горизонт, придержал свой бег, приосанился и, вдруг, исторгнув из недр машинного отделения боевой призыв всех своих ревунов, расправив снасти и кроя волну, полетел на Запад!
Как пишут в романах – было покойное раннее утро… Вернее, часов пять утра. Небо нависало серою глыбою, туман, разметанный клочьями, не давал увидеть горизонт, только волна, делимая форштевнем, шепотом и вздохом дразнилась азбукой Морзе – четыре тире «Ш-ш-ш-ш…» и «О-о-о…х-х…» четыре точки… Но, однако, волна не щадила нас. Пароход зарывался глубоко в нее носом, щекоча и заигрывая, но, видя потом ее неподкупность, выдирался гордый и надменный, бросаясь к недосягаемым для себя небесам и, задержавшись на пике, поразмыслив, обрушивался на нее, неразумную, всей своей стальной мощью, пытаясь приручить… А та не сдавалась и…все повторялось сначала…
Мы отбрасывали стрелки часов назад, нам не нужно лишнее время. Мы шли домой. Из дикой, своенравной, необъяснимой для нас Азии в привычную и понятную Одессу. И все нам сопутствовало, и ветер (в этот год Эль-Ниньо отсутствовал и ветра дули на запад), и длинные светлые сутки и хорошие новости из дому. Тоска по родным сдерживалась точной расчетной датой прибытия, и каждые прожитые сутки безжалостно комкались и швырялись за борт. Тогда я впервые осознал, как мужчины уходили на войну. Без точной расчетной даты прибытия. Вообще без никакой даты…
Мы еще зашли в Сингапур. Усталости не было теперь в предчувствиях близкого дома и мы просто пошагали по городу Львов утром, удивляясь его пустынности и свежести. Лев дремал…Приветствуя нас сверкающими тротуарами, смеющимися витринами с неунывающими манекенами, фонтанами, щедро дарившими нам свои брызги пополам с солнцем город освежал густым опахалом из тяжелых пальмовых ветвей. Пили удивительный чай, поданный, похоже мне, тем же китайцем, что накануне ночью предлагал нам марихуану, но уже вдруг выспавшимся, свежим и умытым, казалось, само подобострастие… Но в глубине желтых глаз на коричневом лице вспыхивала едва сдерживаемая яростная ухмылка. Восток…
И дальше – на Запад. Все тем же ленивым, благосклонным к нам и на этот раз Индийским океаном.
Но была у меня затаенная мечта – увидеть зеленый луч! Странная полуреальность – полулегенда о зеленом луче, якобы только редкому счастливцу повезет его увидеть, в тот неуловимый миг встречи или расставания солнца и неба опять, при свидетельстве океана. Когда налился уже горизонт пунцовой краской нетерпенья, сгладив две стихии, только океан замерев, а небосвод дрожащ, светило вот-вот коснется поцелуем облаков, будто бы, в миг единения триады рождается неуловимый изумрудный луч, дитя, приветствующее день… А, увидев его, ты сам прозреешь. И обретешь свободу. И вот, каждое утро, в четыре часа, я, сонный, со сдержанным дыханием, поднимался по трапу на мостик и, распахнув глаза для чуда, впившись в краски нарождающегося дня, забыв про все на свете, я прозревал и, счастлив по сей день!
А видел ли Луч? Кто-то говорит, что видел, но для меня это не так важно стало со временем, ведь что-то я видел!
Так вот протиснулись в Баб-эль-Мандебский пролив, совсем растаяв от жары, протащились Красным морем и ткнулись в Соленое озеро. Суэцкий канал со своим односторонним движением заставил нас плавиться лишние сутки в ожидании каравана под палящим солнцем днем, и горячим фиолетовым небом ночью.
Канал встретил нас затянувшейся войной, но выстрелов слышно не было, лишь мешки с песком стеной по обоим берегам и тот же горячий песок, дующий с раскаленных берегов и засыпающий наше измученное судно. Песок переметался по нагретой безлюдной палубе, забивался в щели, прятался в углах пытаясь иммигрировать, но будет потом вымыт беспощадно средиземноморскими дождями и пойдет благополучно ко дну засыпая дальше древние греческие амфоры с желеобразным запечатанным вином.
Ночью проскочили Порт-Саид, весь в огнях, в какой-то унылой музыке, но, все таки, притащил оттуда горячий ветер сладкий, надоевший уже запах «Сlan»а, а в лицо нам ласкался родной норд-ост. А дальше уже не важно – главное, что с бака можно попытаться рассмотреть Одессу.
Дожди, хотя и теплые, затянули самое синее в мире море. Теперь мы подобрались к нему с другой стороны и, слегка забирая на запад, дунули напрямую к Дарданеллам. Крадясь вдоль турецкого берега уже не встречали пижонских яхт с громкой музыкой на борту, волны тут уже стали выше колена, а дли них это опасно. Скорее всего, их владельцы лежали в плетеных креслах под колючими пледами на мраморных террасах, согретых все равно теплым здешним солнцем, даже и в это время, и проживали ушедший год заново, в который раз…и пальцы согревали перчатки из верблюжьей шерсти…
Босфор встретил нас прохладным сквозняком, темной тревожной водой, съежившимся берегом. Окна в особняках на прибрежных бульварах закрыты наглухо, не полоскались шелковые занавески, виноград на стенах, вцепившись в камень из последних сил, дрожал голыми, немыми ветками, сухие листья сбились в кучу, мелькали редкие красные фески, а за набережной и вовсе все покрыто серой тусклой моросью.… Да ведь и февраль уже!
И, наконец, Черное море! В это время особенно черное. Почти дома. Можно подбивать бабки. Что изменилось с тех пор, когда полгода назад я шел в обратном направлении? Для чего я вообще туда шел и что нашел там или потерял? Вопросы… Я посмотрел на себя со стороны и слегка удивился переменам. Ну ладно, кожа почернела, волосы выгорели, это понятно. Вытянулся немного, поджаристей стал…да, руки потяжелели…вены вздулись, кулаки крупнее стали, мозоли огрубели, что поначалу горели нестерпимо… . А что же еще? Что же теперь сделало меня таким спокойным? Я теперь неторопливо спускался в машинное отделение и не скатывался кубарем по трапу. Сначала слушал стук клапанов про себя, вдыхал запах нагретого масла, пятками ощущал общую вибрацию и лишь затем смотрел на стрелки индикаторов. Вот. Вот оно! Взгляд. Взгляд стал другим. Робкий и застенчивый раньше, он теперь стал обширным и видел ныне все сразу. Или почти все, а потом выхватывал мелочи и уже не отпускал их, цеплялся и исправлял, докапываясь до сути. Одно меня смущало, ведь насмотревшись на синь морей и небес, мои глаза должны были стать васильковыми, что так нравилось девочкам, а в них, почему-то, наоборот появился стальной цвет. Это меня расстроило…
И вот, наконец, искупавшись в родном море, наплескавшись, вдохнув студеного воздуха, дойдя бы уже и без штурмана, по следу, наш теплоход, собрал все свои силы и басисто оповестил Воронцовский маяк, Приморский бульвар и Потемкинскую лестницу о своем возвращении. Он довез экипаж домой, ни разу не подведя в бесконечном пути, раскаляясь от жары сам и коченея на морозе иногда, своей стальной обшивкой оберегал всех, защищал и убаюкивал на высоких волнах, и ни разу не сорвался в пучину, насмерть нас перепугав. Он имел свой запас плавучести. Мы ему только немного помогали. Наш пароходик нашел, наконец, свою точку на рейде, шумно вздохнул отданным зА борт разленившимся якорем и задремал, отключив все радары…
В каюте стало вдруг тихо – тихо…перестали дрожать переборки, умолк дизель, стакан прекратил дребезжать в своем гнезде, даже волна, казалось, затаилась, боясь нарушить обрушившуюся на нас тишину.
Я вышел на палубу, не чувствуя пронзительного ветра, вздрогнул от непривычной морозной луны и уставился на берег…
А Город, казалось, не заметил нашего возвращения – салюта не было, оркестр не играл, мерцали далекие огоньки тесных двориков. Там пили горячий чай с горькой липой, рассказывали анекдоты, смотрели телевизор, признавались в любви и уже любили…Там жизнь продолжалась своим чередом в своем русле. Это мы теперь в ней стали вдруг новичками.
Но я еще не знал, что в порту таки стоял уже под парами катер, набитый молчаливыми женщинами, сжимающими горячие маленькие ладошки примолкших детей, так же измученные долгим ожиданием и неизвестностью и с глазами, устремленными навстречу нашим.
А на юте, в пожарной бочке с песком, покрывшись инеем, гордо возвышался разросшийся тот давнишний бразильский кактус, огромными своим лопухами прикрывая нежно – зеленые лопушата…
(Одесса, февраль, 19…г.)

Конец первой части.

Всем спасибо за внимание. С уважением, ваш fregat