Но однажды утром я обнаружил на своей постели маску. Я вышел из душа, увидел на подушке черные выразительные глаза, и полотенце упало с моего бедра. Я посмотрел на кореша, а, он, на меня. И у него поверх одеяла лежали бумазейные глаза. Только красные. И записка : Мы рады будем…вэлкам…маскарад…зис найт…т.д.т.п…
Тут надо сказать, что оба мы не ночевали у себя в номере. Из-за моего странного зрения я не могу видеть снег при дневном свете. Вернее, я вижу только снег и не более. И не вижу куда падаю. Поэтому, мы взяли ночные часы, набитые неоном, но, уж тут-то, я чувствовал себя в своей тарелке. И, вдруг, утром, эта чудная открытка…
Мы хмыкнули и проспали опять до ужина.
Занятно, но через день-два лихих спусков начинаешь узнавать своих визави со спины в цветных лыжных костюмах. И следить за всеми ревностно. Кто же лучше? И вот, в тот вечер, мы откатали свои обязательные красные склоны, как, вдруг, позади, над базой, вспыхнула заря! В черное небо ушли шипящие серебряные ракеты и рванули там миллиардами алмазных брызг. Что-то случилось. То, что нам подсказало закинуть лыжи на плечи. Мы так и сделали. И сразу увидели, что оказались в одиночестве. Практически. Ни одного силуэта в застывших подъемниках. Их и вовсе мало ночью, а, тут, ни одного. И мы поспешили.
Идти в лыжных ботах не очень удобно и поневоле ты становишься похож на робота. В другом месте это бы вызвало удивление, но здесь на нас просто не обратили внимание, когда мы, наконец, прицокали в лагерь. А там творилось что-то несусветное! Маленький городок кипел необычайно шутейными страстями, и выскользнуть отсюда было невозможно. Два странных людских потока двигались навстречу, вырывая друг друга из жарких объятий и бросая в другие; длинные носы унылых клоунов лежали на плечах закованных в матовые латы невозмутимых рыцарей; шли ослики с серебряными ушами и золотыми копытами; печальный Пьеро и веселый Домино пили из одной зеленой бутылки; колокольчики тут и там; жабо, маркизы и цветные платья поднимали нешуточный вихрь, увлекая за собой; глинтвейн кипел в чугунных котлах и заплетал ноги; серпантин путался в ногах, помогая глинтвейну; маски смеялись одними губами. Золотые маски на белых напряженных лицах. Здесь не было сословий и кошельков. На миг все смешалось. Кисти, наряженные в перчатки с пестрыми пальцами дарили разноцветные шоколадки всем встречным прохожим. Щедрые прохожие не оставались в долгу. И все по кругу. Черти, петухи, матросы, Луна, шахматист с приклеенной доской под мышкой, палач с отрубленной головой за пазухой, индеец, его конь, Петрушка с бубенчиками, одинокая смерть, медведь, Весна, веселый Вакх в окружении… Звенели рассыпающимся эхом бокалы, искрилась смехом расцвеченная ночь и китайские фонарики украшали ели. Кто-то взял меня под локоть и я, вдруг, увидел близко горячие, с кофейными крапинками, глаза. На застывшем маской парафиновом лице глаза играли свою короткую пьесу в общем спектакле безумия. И внезапно на мою физиономию надвинулась тень, щек коснулся грубый картон, и я тут же стал зреть мир через два узких, режущих веки отверстия. И, вдруг, почувствовал себя неуязвимым. Меня теперь никто не знал, а я видел всех! Холодные пластмассовые алые губы коснулись моих таких же, и растаяли среди гирлянд. Теперь можно было беззастенчиво брать за руки своих соседей и насыпать туда горсть фисташек, можно было выпить на брудершафт, выбрав юбку покороче, и прокричать что-то в безучастное обмершее небо. Или просто двигаться в шумной беспорядочной орде, впитывать застывшие улыбки и дарить свою, никем не увиденную. Маскарад набирал силу в своем безрассудстве. И люди на миг стали добрыми. И не узнавали друг друга со спины и в лицо. И, даже, сами себя…
Вдоль всей неширокой улицы трещали огненные карусели, рассыпая холодные искры, потрошили равнодушную темень, терзали ее своими реактивными зарядами. И мрак отступал ровно настолько, насколько хватало запала. И непонятно казалось, откуда падают звезды – с неба ли, или с фиолетового колпака звездочета, играющего в карты на засыпанной сугробом лавке. …бубновый Валет совершил пируэт всплакнула червовая Дама трефовый Король зарядил пистолет Туз пик завершил эту драму…
Это было ночью.
А рано – рано, ватным утром я вышел на балкон и увидел вмерзшее в снег молчаливое конфетти. Оно оставалось разноцветным, но было уставшее напрочь, и лед навсегда проник в сердца из алой фольги. Сорванные бумажные фонарики перекатывались, сталкиваясь, и двигались к пропасти; а некоторые уже в нее сорвались…
...
