Фрегату Салют!!!
http://www.youtube.com/watch?v=05VVFCZr6FE&feature=plcp
Мои океаны
-
Сергей Гвоздев Дед
- Сообщения: 2158
- Зарегистрирован: Вт май 25, 2004 7:55
- Откуда: Киев
- Контактная информация:
Re: Мои океаны
на полигоне с 1966 по 1973.
Re: Мои океаны
Мдаааа...интересный человек Сева ,знает ,как правильно преподать мальчишкам уроки парусного мастерства ,всё через жизненную мудрость 
. Фрегат ,ну как же классно ты сказал об уютно живущих мышечных буграх под тельняшкой ,я даже не сразу поняла ,к какой стороне предложения относятся домашние тапочки .
Здорово ! Спасибо тебе 
. Фрегат ,ну как же классно ты сказал об уютно живущих мышечных буграх под тельняшкой ,я даже не сразу поняла ,к какой стороне предложения относятся домашние тапочки .Здорово ! Спасибо тебе
-
Сергей Гвоздев Дед
- Сообщения: 2158
- Зарегистрирован: Вт май 25, 2004 7:55
- Откуда: Киев
- Контактная информация:
Re: Мои океаны
Лесные забавы (не океанские, однако)
http://www.uvioo.com/video/?m=salg36&so ... Wd-pDh2pPs
но с возможностью выхода куда угодно.
http://www.uvioo.com/video/?m=salg36&so ... Wd-pDh2pPs
но с возможностью выхода куда угодно.
на полигоне с 1966 по 1973.
Re: Мои океаны
Татиана писал(а):... ты сказал об уютно живущих мышечных буграх под тельняшкой ,я даже не сразу поняла ,к какой стороне предложения относятся домашние тапочки
Ловко! Скорее, надо так, согласен. Это хорошо, что Куницын в Путешествия не ходит, а то было бы мне на орехи.В старой, но аккуратно заштопанной тельняшке, под которой уютно жили мышечные бугры, Сева скромно сидел на баночке в домашних тапочках, плел мат или вытирал ветошью
И никто пути пройденного у нас не отберет...
Re: Мои океаны
Про Тима.
С Тимом мы сошлись сразу. Много лет назад. Я только пришел на крейсер, и мне было не до ощущений и чувств. Мне надо было вжиматься в корабль и становиться его частью. Мой скелет ломался и с хрустом подстраивался в корабельные шпангоуты, стрингеры и лонжероны. Последнее слово меня расстраивало до невозможности, напоминая Одессу. Но я как-то молча невыносимо все это прятал в себе и тянул лямку. Советский матрос, обычный мальчишка, на три года одевшийся в парусину. Но мне необходимо, надо пройти и эти коридоры, и я склонил перед ними голову. Это было несложно. Облачаясь в черный бушлат, мороз сразу шел по коже. Но, влезая в теплую тельняшку в Севастопольской казарме, в стенах которой еще торчала картечь, легко становилось потомкам сраженных. Мы шли за ними. И наши стриженые головы почти гарантированно были защищены от глупых пуль. Нам надо было просто донести до следующих за нами, что никто не забыт.
Мой корабль видал всяких и, поэтому, к нему не так легко было достучаться. Он пытал и испытывал по полной. Обитатели трюмов и вовсе были не щедры на ласки, матросня испокон веку слезам не верила и я грубел тоже, вливаясь во флотское братство. Но и старался оставить в душе своей, вопреки всем традициям, какие-то слабости, фиалки вечерние с грозами июньскими и запах домашнего порога. И подозревал, что не я один, хотя ни с кем и не сходился внутренне. А тут появился Тим. Спросил, как звать, улыбнулся и подал руку. Он уже жил на корабле полгода и много знал. И сразу ввел в курс.
- Исполняй все четко. Надейся только на себя. Ударят, отвечай молниеносно. Никого не бойся. Твои обязанности только на тебе. Не ищи виноватых. Свое отдавай легко. Если что, я рядом.
Так и затянулась наша дружба. Тим был легок на подъем, неутомим в службе, крепок в отношениях, щедр душой. Мог легко уступить свое место в переполненной шлюпке при увольнении на берег и с готовностью выслушивал твою тоску по дому. Не избегал самой грязной работы, но в строю был всегда с чистым носовым платком в кармане. И однажды в самоволке в одиночку держал весь солдатский патруль, пока пол-экипажа делало ноги ближе к морю. Потом мы за него отдали пехотинцам молочную флягу спирта. Мы с ним проводили и дни и ночи. Койки наши в кубрике приходились соседями, и был рундук единственный на двоих. Ели из одной миски и курили одну папироску. Потом сделали одинаковые наколки на плече – резвящегося дельфина. Все делали акул, а мы дельфинов. Свирепый боксер, армянин Тамерлан, имея в наличии на лице сплющенный нос и десяток шрамов, захотел себе в товарищи улыбающегося дельфина. В этом он был весь – сильный и добрый ребенок. Но была у него одна слабость – женщины, и тут даже я был растерян. Каждое наше увольнение на берег было для меня испытанием, удерживать Тима приходилось иногда и силой. Меня он не смел трогать и только хныкал, уводимый к причалу, на баркас: « Ну, не бей меня…». Но я не хотел, чтобы друга моего отдали под трибунал за дезертирство, и оставлял разбитые женские надежды на непостижимом для нас берегу.
Время шло, шагали и мы с Тимом по жизни, взрослели, но возвращались в море опять, терялись. Находились. Терялись. А теперь он мой кэптен. И я клянусь, что это самый добрый и человечный кэптен на свете. Он никого не вешает на реях, не оставляет на месяц без берега, не скармливает акулам и даже не курит табак. Он любит долго поспать и поскуливает во сне иногда как собака. Наши койки опять рядом. Вечерами любит смотреть на заходящее солнце и тогда его карие глаза делаются багряными. Вообще, с ним хорошо и уютно, с Тимом, у нас еще много есть за что поговорить. Но когда теплый ветер начинает заходить с берега, я начинаю волноваться. Я же знаю, что этот же ветер колышет юбки на приморских бульварах. И точно знаю, что Тим уже взрослый и вряд ли станет меня слушать.
С Тимом мы сошлись сразу. Много лет назад. Я только пришел на крейсер, и мне было не до ощущений и чувств. Мне надо было вжиматься в корабль и становиться его частью. Мой скелет ломался и с хрустом подстраивался в корабельные шпангоуты, стрингеры и лонжероны. Последнее слово меня расстраивало до невозможности, напоминая Одессу. Но я как-то молча невыносимо все это прятал в себе и тянул лямку. Советский матрос, обычный мальчишка, на три года одевшийся в парусину. Но мне необходимо, надо пройти и эти коридоры, и я склонил перед ними голову. Это было несложно. Облачаясь в черный бушлат, мороз сразу шел по коже. Но, влезая в теплую тельняшку в Севастопольской казарме, в стенах которой еще торчала картечь, легко становилось потомкам сраженных. Мы шли за ними. И наши стриженые головы почти гарантированно были защищены от глупых пуль. Нам надо было просто донести до следующих за нами, что никто не забыт.
Мой корабль видал всяких и, поэтому, к нему не так легко было достучаться. Он пытал и испытывал по полной. Обитатели трюмов и вовсе были не щедры на ласки, матросня испокон веку слезам не верила и я грубел тоже, вливаясь во флотское братство. Но и старался оставить в душе своей, вопреки всем традициям, какие-то слабости, фиалки вечерние с грозами июньскими и запах домашнего порога. И подозревал, что не я один, хотя ни с кем и не сходился внутренне. А тут появился Тим. Спросил, как звать, улыбнулся и подал руку. Он уже жил на корабле полгода и много знал. И сразу ввел в курс.
- Исполняй все четко. Надейся только на себя. Ударят, отвечай молниеносно. Никого не бойся. Твои обязанности только на тебе. Не ищи виноватых. Свое отдавай легко. Если что, я рядом.
Так и затянулась наша дружба. Тим был легок на подъем, неутомим в службе, крепок в отношениях, щедр душой. Мог легко уступить свое место в переполненной шлюпке при увольнении на берег и с готовностью выслушивал твою тоску по дому. Не избегал самой грязной работы, но в строю был всегда с чистым носовым платком в кармане. И однажды в самоволке в одиночку держал весь солдатский патруль, пока пол-экипажа делало ноги ближе к морю. Потом мы за него отдали пехотинцам молочную флягу спирта. Мы с ним проводили и дни и ночи. Койки наши в кубрике приходились соседями, и был рундук единственный на двоих. Ели из одной миски и курили одну папироску. Потом сделали одинаковые наколки на плече – резвящегося дельфина. Все делали акул, а мы дельфинов. Свирепый боксер, армянин Тамерлан, имея в наличии на лице сплющенный нос и десяток шрамов, захотел себе в товарищи улыбающегося дельфина. В этом он был весь – сильный и добрый ребенок. Но была у него одна слабость – женщины, и тут даже я был растерян. Каждое наше увольнение на берег было для меня испытанием, удерживать Тима приходилось иногда и силой. Меня он не смел трогать и только хныкал, уводимый к причалу, на баркас: « Ну, не бей меня…». Но я не хотел, чтобы друга моего отдали под трибунал за дезертирство, и оставлял разбитые женские надежды на непостижимом для нас берегу.
Время шло, шагали и мы с Тимом по жизни, взрослели, но возвращались в море опять, терялись. Находились. Терялись. А теперь он мой кэптен. И я клянусь, что это самый добрый и человечный кэптен на свете. Он никого не вешает на реях, не оставляет на месяц без берега, не скармливает акулам и даже не курит табак. Он любит долго поспать и поскуливает во сне иногда как собака. Наши койки опять рядом. Вечерами любит смотреть на заходящее солнце и тогда его карие глаза делаются багряными. Вообще, с ним хорошо и уютно, с Тимом, у нас еще много есть за что поговорить. Но когда теплый ветер начинает заходить с берега, я начинаю волноваться. Я же знаю, что этот же ветер колышет юбки на приморских бульварах. И точно знаю, что Тим уже взрослый и вряд ли станет меня слушать.
И никто пути пройденного у нас не отберет...
Re: Мои океаны
Хорошая команда. Я бы с вами сходил по морям, я вас всех уже знаю...
Это "жу-жу" неспроста. Зачем тебе жужжать, если ты не пчела?
-
Надежда-Надя
- Сообщения: 1800
- Зарегистрирован: Пн авг 16, 2010 16:08
- Откуда: г.Ульяновск
Re: Мои океаны
У меня тоже есть такая подруга ,с которой жизнь нас то разводила то опять дарила встречу .Теперь крепко держимся вместе .
Фрегат ,всё это дорогого стоит в жизни .Ну ,за вашу дружную команду !
.Фрегат ,всё это дорогого стоит в жизни .Ну ,за вашу дружную команду !
Re: Мои океаны
Однажды, в последних числах августа, на послеобеденной сиесте, когда солнце с зенита впивалось в море, в трех милях от берега, Сева виновато посмотрел на меня и сообщил, что ему надо отводить очередного внука в первый класс. Я дремал в носовом шезлонге и, поэтому, не мог видеть Севин взгляд, а только слышал его голос. Но он обязательно должен был посмотреть в мою сторону. Я знаю Севу. Поэтому я промолчал. И опять тишина. Мы лежали в легком дрейфе на плавучем якоре. Прозрачный трепещущий ветер слегка сносил нас к зюйд-весту, в турецкую сторону и Ялта таяла в синей дымке постепенно. Мелкие волны отзывались шлепками в днище, и Тим сказал, что ему надо срочно проведать бабушку в Ростове. И снова безмолвие. Солнце в апогее, паруса обвисли в безветрие. Экипаж устал.
В конце нашей навигации мы подошли к берегу, отшвартовались на самом дальнем причале, я проводил своих друзей в Симферополь, в аэропорт, взял с них слово о черезнедельном возвращении и остался один. (Потом лодка отправлялась в Севастополь на зимовку.)
…Ялта душила зноем. Набережная по-летнему еще дрожала в жарком воздухе, и море даже не думало сдуваться в норд-ост. Люди будто и не замечали, что магнолия пожелтела, дети переоделись в школьную форму и киоски мороженное закрываются. Приезжие граждане наслаждались теплом и назло местным жителям прогуливались в шортах и шлепанцах. Виноград с арбузами дешевел, собаки все еще спали в горячем песке вдоль тротуаров, и город никак не вписывался в осенний образ. Вовсю распускались какие-то алые цветы, осы отчаянно вгрызались в несдающуюся акацию, и море искрилось, ослепляя. А я затосковал.
Моя тоска заключалась в утренней яичнице. Сева уехал, и варить кофе стало некому. Потом Тим не вылезал в рубку, и это тоже было невесело. Тем более, что стоять у стенки вдвойне скучнее. Но я ждал товарищей. Чтобы не было соблазна сойти на берег, трап был убран в трюм. Так прошло два дня.
Но на третий день у меня закончились хлеб, сыр и терпение. Я пОднял трап и ступил к набережной. И как-то сразу меня захватило и понесло. Я не смотрел под ноги, мне просто приятно было двигаться в потоке людей, среди умеренного галдежа, разноцветных рубашек и пестрых юбок. Поток лился вдоль берега, терял одних людей в прибрежных забегаловках, но тут же наполнялся другими из примыкающих к морю переулков, приправлялся жгучим смехом и чужеземным говором, взрывался уличными музыкантами, продавцами горячей кукурузы и потом растекался уже по кривым улицам ненасытного города. Этот город все принимал в свою утробу. И внезапно я почувствовал запах. Полузабытый, неявный, но он до сих пор будоражил мой мозг. Запах зеленых ростков бамбука. Я замер. Нет, показалось. Откуда ему здесь взяться.
Я уже и забыл, зачем ступил на берег. Смеркалось. Ночь здесь рано опускалась на землю, но мне не хотелось поторапливаться прочь. Что-то влекло меня в людском калейдоскопе, что-то не отпускало обратно на ковчег. Еще не заалело на западе, еще не потемнел восток, и было время предвосхищения перехода земных суток. Теперь можно было ждать зеленый луч. Я облокотился на гранитный парапет и повернул лицо к закату.
Прошла минута, вторая… людской гомон начал стихать за моей спиной, пропадать, люди шли бесшумно, город исчезал. Я и сам уж отстранился от всего пережитого за этот день, устал даже слегка, пребывал теперь в покое, ждал зеленый луч и, вдруг, … опять запах! Тот же запах! Где? Запах молодых побегов бамбука. Теперь уже совсем близко. Я резко отвернулся от моря, оказался лицом к шумному бульвару, исчезающему уже в фиолетовой закатной дымке, но увидел только единственный взмах тонкой руки, по мальчишески, пятерней, поправляющий русую челку. Женька! И оказалось, что я это прокричал. Женщина вздрогнула, остановилась и медленно повернулась, так и не убрав ладонь от лица. Это и была Женька. Мы с ней не виделись девять лет.
И теперь я заметил, что это время ее не коснулось. Даже запах ее остался прежним. Я стоял спиной к морю и смотрел в ее зеленые глаза. Женщина в алом платье с такими глазами это адская машина. А она шла мне навстречу уже, улыбаясь, и обняла меня за шею. И мне сразу захотелось раствориться в ее алом платье. Я покраснел. Ведь это я тогда ее бросил…
Но только это была Женька. Она не любила вспоминать прошедшее. Она жила всегда настоящим.
- Привет! Как я рада тебя видеть! Ты откуда здесь? – смеялась она и не отпускала мою шею.
-Я? С Луны. – глупо шутил я, не отрывая щек от ее платья.
- Ух, ты! И надолго? – смеялись ее изумруды. – Слушай, давай отпразднуем нашу встречу. Я сегодня свободна.
-А завтра? – опять по-идиотски сострил я.
- А завтра – нет. Завтра приезжает мой сын с мужем. Но это завтра. – быстро сказала Женька.
- Тогда я приглашаю тебя на поздний ужин.
- Куда?
- Туда… - неопределенно махнул я рукой в сторону моря, сделал шаг и взял Женьку за руку.
И она пошла за мной. Мы шли по набережной на запад, я держал ее за руку, а заходящее солнце наливало ее платье рубином. Но уже быстро сомкнулась над нами ночь, высыпали звезды, и задул легкий бриз. И если я придумал позднюю трапезу, то надо было поспешить. Ветер жал к берегу.
Город уже давно остался позади, и Женька, наконец, спросила:
- Где наш ужин?
- Вон за той смоковницей. – и показал на раскидистое дерево возле пирса.
Лодка стояла не шелохнувшись, как матрос на Военно-морском параде. Я даже никогда не видел свой парусник таким смирным. Он славно приладил трап к женской ножке и нежно опустил гостью на палубу. Женька удивленно вздернула брови.
- А, это, мы куда?
- На ужин. – я отдал швартовы.
Слегка покачиваясь, кораблик пошел навстречу створам, преодолел их и, уже выйдя, почувствовав глубины, встречный ветер, закачался на волнах и оставил нас наедине, погрузившись в свои мореходные заботы. Женя тихо сидела в кресле, и пока я правил курс не произнесла ни слова. Устремила лицо к звездам и, кажется, дремала. Я в темноте выхватил абрис ее профиля и, вдруг, почувствовал, что не расставался с ней никогда до этого. Это было ошеломляюще. Этой ночью, в пустынном море, под небом в оборванных тучах и сияющей в прорехах луной я почувствовал себя вне времени. Я одной рукой держал парус, другой обнимал когда-то любимую женщину и впереди был только океан…
- Мы есть сегодня, наконец-то, будем? – вывел меня из оцепенения Женькин голос.
- Да, моя люб… - осекся, вдруг, я. – …ишь ли ты дары моря?
- Я сначала съем тебя! – смеялась моя Женька как ни в чем не бывало.
Мы зажарили мидий в сыре и с помидорами, и налили в рюмки желтый херес.
- Ну, за что? – одновременно выпалили мы и расхохотались.
Все было ясно и так. За нас. За Женьку. За меня. За наш кораблик. За эту ночь. За это море под луной. За землю вне этого моря. За наших детей. За наших друзей. За всех, кого мы любим.
В конце нашей навигации мы подошли к берегу, отшвартовались на самом дальнем причале, я проводил своих друзей в Симферополь, в аэропорт, взял с них слово о черезнедельном возвращении и остался один. (Потом лодка отправлялась в Севастополь на зимовку.)
…Ялта душила зноем. Набережная по-летнему еще дрожала в жарком воздухе, и море даже не думало сдуваться в норд-ост. Люди будто и не замечали, что магнолия пожелтела, дети переоделись в школьную форму и киоски мороженное закрываются. Приезжие граждане наслаждались теплом и назло местным жителям прогуливались в шортах и шлепанцах. Виноград с арбузами дешевел, собаки все еще спали в горячем песке вдоль тротуаров, и город никак не вписывался в осенний образ. Вовсю распускались какие-то алые цветы, осы отчаянно вгрызались в несдающуюся акацию, и море искрилось, ослепляя. А я затосковал.
Моя тоска заключалась в утренней яичнице. Сева уехал, и варить кофе стало некому. Потом Тим не вылезал в рубку, и это тоже было невесело. Тем более, что стоять у стенки вдвойне скучнее. Но я ждал товарищей. Чтобы не было соблазна сойти на берег, трап был убран в трюм. Так прошло два дня.
Но на третий день у меня закончились хлеб, сыр и терпение. Я пОднял трап и ступил к набережной. И как-то сразу меня захватило и понесло. Я не смотрел под ноги, мне просто приятно было двигаться в потоке людей, среди умеренного галдежа, разноцветных рубашек и пестрых юбок. Поток лился вдоль берега, терял одних людей в прибрежных забегаловках, но тут же наполнялся другими из примыкающих к морю переулков, приправлялся жгучим смехом и чужеземным говором, взрывался уличными музыкантами, продавцами горячей кукурузы и потом растекался уже по кривым улицам ненасытного города. Этот город все принимал в свою утробу. И внезапно я почувствовал запах. Полузабытый, неявный, но он до сих пор будоражил мой мозг. Запах зеленых ростков бамбука. Я замер. Нет, показалось. Откуда ему здесь взяться.
Я уже и забыл, зачем ступил на берег. Смеркалось. Ночь здесь рано опускалась на землю, но мне не хотелось поторапливаться прочь. Что-то влекло меня в людском калейдоскопе, что-то не отпускало обратно на ковчег. Еще не заалело на западе, еще не потемнел восток, и было время предвосхищения перехода земных суток. Теперь можно было ждать зеленый луч. Я облокотился на гранитный парапет и повернул лицо к закату.
Прошла минута, вторая… людской гомон начал стихать за моей спиной, пропадать, люди шли бесшумно, город исчезал. Я и сам уж отстранился от всего пережитого за этот день, устал даже слегка, пребывал теперь в покое, ждал зеленый луч и, вдруг, … опять запах! Тот же запах! Где? Запах молодых побегов бамбука. Теперь уже совсем близко. Я резко отвернулся от моря, оказался лицом к шумному бульвару, исчезающему уже в фиолетовой закатной дымке, но увидел только единственный взмах тонкой руки, по мальчишески, пятерней, поправляющий русую челку. Женька! И оказалось, что я это прокричал. Женщина вздрогнула, остановилась и медленно повернулась, так и не убрав ладонь от лица. Это и была Женька. Мы с ней не виделись девять лет.
И теперь я заметил, что это время ее не коснулось. Даже запах ее остался прежним. Я стоял спиной к морю и смотрел в ее зеленые глаза. Женщина в алом платье с такими глазами это адская машина. А она шла мне навстречу уже, улыбаясь, и обняла меня за шею. И мне сразу захотелось раствориться в ее алом платье. Я покраснел. Ведь это я тогда ее бросил…
Но только это была Женька. Она не любила вспоминать прошедшее. Она жила всегда настоящим.
- Привет! Как я рада тебя видеть! Ты откуда здесь? – смеялась она и не отпускала мою шею.
-Я? С Луны. – глупо шутил я, не отрывая щек от ее платья.
- Ух, ты! И надолго? – смеялись ее изумруды. – Слушай, давай отпразднуем нашу встречу. Я сегодня свободна.
-А завтра? – опять по-идиотски сострил я.
- А завтра – нет. Завтра приезжает мой сын с мужем. Но это завтра. – быстро сказала Женька.
- Тогда я приглашаю тебя на поздний ужин.
- Куда?
- Туда… - неопределенно махнул я рукой в сторону моря, сделал шаг и взял Женьку за руку.
И она пошла за мной. Мы шли по набережной на запад, я держал ее за руку, а заходящее солнце наливало ее платье рубином. Но уже быстро сомкнулась над нами ночь, высыпали звезды, и задул легкий бриз. И если я придумал позднюю трапезу, то надо было поспешить. Ветер жал к берегу.
Город уже давно остался позади, и Женька, наконец, спросила:
- Где наш ужин?
- Вон за той смоковницей. – и показал на раскидистое дерево возле пирса.
Лодка стояла не шелохнувшись, как матрос на Военно-морском параде. Я даже никогда не видел свой парусник таким смирным. Он славно приладил трап к женской ножке и нежно опустил гостью на палубу. Женька удивленно вздернула брови.
- А, это, мы куда?
- На ужин. – я отдал швартовы.
Слегка покачиваясь, кораблик пошел навстречу створам, преодолел их и, уже выйдя, почувствовав глубины, встречный ветер, закачался на волнах и оставил нас наедине, погрузившись в свои мореходные заботы. Женя тихо сидела в кресле, и пока я правил курс не произнесла ни слова. Устремила лицо к звездам и, кажется, дремала. Я в темноте выхватил абрис ее профиля и, вдруг, почувствовал, что не расставался с ней никогда до этого. Это было ошеломляюще. Этой ночью, в пустынном море, под небом в оборванных тучах и сияющей в прорехах луной я почувствовал себя вне времени. Я одной рукой держал парус, другой обнимал когда-то любимую женщину и впереди был только океан…
- Мы есть сегодня, наконец-то, будем? – вывел меня из оцепенения Женькин голос.
- Да, моя люб… - осекся, вдруг, я. – …ишь ли ты дары моря?
- Я сначала съем тебя! – смеялась моя Женька как ни в чем не бывало.
Мы зажарили мидий в сыре и с помидорами, и налили в рюмки желтый херес.
- Ну, за что? – одновременно выпалили мы и расхохотались.
Все было ясно и так. За нас. За Женьку. За меня. За наш кораблик. За эту ночь. За это море под луной. За землю вне этого моря. За наших детей. За наших друзей. За всех, кого мы любим.
Последний раз редактировалось fregat Вс окт 14, 2012 19:57, всего редактировалось 1 раз.
И никто пути пройденного у нас не отберет...
-
Сергей Гвоздев Дед
- Сообщения: 2158
- Зарегистрирован: Вт май 25, 2004 7:55
- Откуда: Киев
- Контактная информация:
Re: Мои океаны
.............................Но на третий день у меня закончились хлеб, сыр и терпение
А сыр то откуда взялся?Мы зажарили мидий в сыре и с помидорами, и налили в рюмки желтый херес.
на полигоне с 1966 по 1973.
Re: Мои океаны
От верблюда.Сергей Гвоздев Дед писал(а):
А сыр то откуда?
Нет, серьезно, сыр верблюжий был. Герой все таки вспомнил, зачем он сходил на берег.И никто пути пройденного у нас не отберет...
Re: Мои океаны
Какая чудесная и трогательная встреча с прошлым ,прям как в сказке . Ну ,рада за тебя ,Фрегат
. Ну ,рада за тебя ,Фрегат 
Re: Мои океаны
конешно ,и за неё ...Walera писал(а):И за Женю тоже....Татиана писал(а): Ну ,рада за тебя ,Фрегат