Мне брат прислал мною уже забытое письмо.
- написал мне брат, сидящий на промысле возле о. Южная Георгия.…А ты мне, брат Гоги, расскажи про солнце ваше там. Оно там есть , хоть, вообще?
А я ему.
…Малиновое солнце теперь здесь едва встает. Поднимается нехотя из-за горизонта ненадолго и опять рушится прочь.
Если бы не привинченные маячки к запястью – не просыпались. Но – служба заставляет. Товарищи твои тоже хотят спать. Или отдыха. Но отдых и сон меняешь на краткий миг вахты у подрезанного нижним краем дымчатого алого солнца. Звезда дрожит, утомившаяся в морозе, трепещет…но не сходит с небосвода пару часов, дает нам насмотреться на себя. И мы пользуемся этим. Скоро исчезнет. И тогда галогены мертвые обрушатся на выработку. Но лагерь не утихнет. Выйдут мужчины в стужу и скажут свое слово. Слово отзовется парным пломбирным эхом из уст и застынет до утра над синей тундрой…
…В этом городе всегда жарко, несмотря на низкую среднегодовую температуру. Здесь грызут землю. Хотя я другого мнения. Но у меня нет выбора.
Я это все отметаю прочь и еду «за туманами». У меня есть все в этой жизни, ты знаешь сам, и везде я состоялся. Но. Но мне не хватает туманов. Они бродят в моей башке, пока я на Большой земле и не дают покоя. И приходит время, когда я бросаю все и несусь на край света. Чтобы увидеть ледяное солнце над уснувшей тысячу лет назад фиолетовой уставшей равниной…
Хотя бы сколько. Хоть немного. Но я в себе это сохраню навсегда. И когда в Питере я прощаюсь с бородатыми придурошными парнями, мной так любимыми, я понимаю чего мне потом не будет хватать дальше. Мне не будет хватать невыспавшихся ночей, тревожных криков в телефоне и просто их небритых рожь.
Бедный Пулково.
…Есть тут река Ирелях, Вилюем питается. Ледостав с октября до мая. Промерзает до дна.
Несудоходна, понятное дело. И вымирает. Почти вымерла. Отходы людишки туда понакидали. Здесь, в Якутии, особенно чувствуешь свою ничтожность как человека. Это сродни океану. Ушел за сопку и – пропал. И все твои потуги венца природы сразу пришли в негодность. И превратились в прах. Это я к чему. К тому, что человек в этом мире – ничто. Один вред планете. Океан испоганили, но он еще держится. Антарктиду уже засрали. Недра отсасываем…
И мы вот встретили Новый год на самой промерзшей реке в мире. Есть и тут мореманы, кого куда судьба забросила.
Я второй сезон здесь и знаю, что на дне реки, в самом ее глубоком месте алмазов тьма.
Елку не ставили. Разноцветные огни висели и так от северного сияния. В этом году повезло – мороз пришелся впору сухому воздуху. Воздух разрядился и задрожал всеми своими красками. Фиолетовых в нем было больше всего почему-то. Ну, или его оттенков.
И, вот, стоим мы посреди замерзшей до самых недр реки, под засыпанным звездами озябшим небом и чудится, что земля наша окоченевшая, затерянная в мирах, снится мне.
Снятся товарищи мои, снятся снега…а из глубин бьют алмазы своими лучами. Бьют и голосят – не берите нас, не выбивайте почву свою из под ног…
Алмазы в природе, на самом деле, серы и невзрачны. И перетерпят на своем пути немало, пройдя путь от ковша экскаватора до еврейской лавки в Антверпене, прежде чем упасть слезой на дряблую грудь богатой старухи. Или юной неврастенички. Красавицам алмазы ни к чему. Они их затмят. Красавицы перещеголяют все алмазы.
И, все таки, хорош Новый год на промерзшей реке, в алмазном блеске!!!
...Э-э, нет, брат Сандро...
Там, в тропиках, я видел солнце на полнеба, дрожащее от зноя, сползающее в зеленый океан и оставляющее свой кровавый стон тем парным водам еще минут на сорок.
Здесь оно не появляется уже давно, раздобревшим. Здесь солнце зло и яро. Отмечет в нас свои стылые звенящие слепящие копья и уйдет, не прощаясь...
Э-э-э...брат, тут свои клоуны с красными носами...сам знаешь...
Ну, пока. А как у вас в Атлантике?