так, хрень всякая на ум приходит... блин!
Добавлено: Пн мар 15, 2010 1:06
…Этот случай я вспоминаю с каким-то непонятным чувством неразрешенной ситуации и ощущением сна. Так бывает.
В один из февральских затерянных дней я пытался вылететь из Краснодара. Это было время, когда я не оглядывался. Меня несло вперед, а все лучшее там и было – впереди. Это было время, когда билет на самолет в Москву с Черноморского побережья стоил пару червонцев, но его нужно было еще купить. А с паспортом Моряка это было сделать проще простого. Мы почему-то приравнивались к Героям Советского Союза и шли без очереди в билетные кассы аэропортов, кинотеатров и бань. Впрочем, как и инвалиды. Но мы были молоды, и время нам было дорого.
Почему февральские дни затеряны? Они убаюкивают своими метелями и снегами. Снега залепляют веки и забивают память сугробами невысказанных слов. У тебя есть что сказать, есть много слов, но бьющий ветер в лицо затыкает рот, и ты повисаешь в заснеженном аэропорту. Нелетная погода. Нелетная погода, туды ее в качель. Сколько судеб ты разбила, нелетная погода! Она мне всегда напоминала клипер «Катти Сарк» - Нэн Короткую Рубашку... Стремительную и недосказанную. Ведьма, одно слово. А как еще можно обозвать ту, у которой одна нога в солнечном Донецке, а другая в залитом проливными слезами Калининграде? А я летел между ее ног в Домодедово и приземлялся в Светлогорске. Моя жизнь поместилась в четверть карты пополам сложенного планшета бравого штурмана, так же, как и я зависшего в аэропорту. Штурман положил свою уставшую фуражку, с неприлично-синим околышем, посреди серого кафеля битком забитого невылетевшего аэропорта, и посмотрел мне в глаза. Глаза у него оказались стремительно-карие и слегка знакомые. Я свои поспешно отвел, т. к. все летчики мира мне были напротив в тот миг. Но наши кителя оказались одного цвета, и, тем более, погоны. Погоны, конечно, сверкали золотом, несмотря на нелетную погоду. Им все нипочем. На моих плечах галуны взвились морским узлом, а у пилота всего лишь жалкой запятой, и он смотрит на меня насмешливо, но от этого мне только весело. Я начинаю узнавать в нем Мишку, моего давнего одесского кореша. Я не верю в это. И пока я туго соображаю, он хлопает меня по плечам и смеется так, как мог смеяться только мой Мишка. Тот давний Мишка. И погоны наши золотые тотчас улетучились куда-то, и мы вглядывались жадно друг в друга…
- Ты откуда?..
- Ты куда?..
…И тут же он пропал, оставив недопитый холодный чай в граненом стакане. В начале нашего разговора чай был горяч, но быстро забыл про себя, заслушавшись нашими разговорами. Ведь нам было о чем поговорить. Во-первых, я отбил его девочку. Ну, и что? Потом, и у меня ее отбили. Невозможно драться всю жизнь. И тогда он мне сказал, что отдал мне эту девочку сам. Так как не хотел за нее сражаться, потому что не видел в этом смысла. Потом и я так поступил, и девочка пошагала по жизни сама, и, надеюсь, ничуть не проиграла.
Это – да. Пилот ушел и оставил мне пару вопросов. Мишка – сволочь. Настоящий одессит. Ушел и оставил вопросы. Одно меня радовало, я знал, что позови я его на помощь, и он всегда нырнет ко мне своими карими бессмысленными глазами. И поможет. Хотя и тупой безмозглый летчик. Который, кроме неба, ничего в своей жизни не видел. Ну, да поможет ему Бог.
И опять я оставался один в опостылевшем замершем аэропорту. Все заснули. Заблудившиеся пассажиры упали замертво на свои чемоданы. Мне было нельзя. Я был в форме.
Мне приходилось быть в форме по всем статьям.
Когда у вас на рукавах и плечах искорки звезд, вы не имеете право на слабость. Вам не просто так их нацепили и, будьте добры, соблюдайте регламент. Человечище в форменной фуражке не может быть спящим, склонив обезволенное лицо на плечо подруги.
Поэтому я вышагивал шаги среди мраморных столов аэрофлотской столовки. Столовка не оставалась в долгу и, как преданная собака, слабо подвывала.
Я сделал заказ. Яйцо всмятку пополам, под засохшим майонезом. Раз! Пирожок с рисом. Два! И томатный сок. Три. С алюминиевой ложкой в замусоленной солонке. Кофе мне так и не предложили. Но, когда мне все принесли, я почувствовал себя принцем. Ведь, я был один в спящем царстве…счастливый…
Как молоды мы были…
В один из февральских затерянных дней я пытался вылететь из Краснодара. Это было время, когда я не оглядывался. Меня несло вперед, а все лучшее там и было – впереди. Это было время, когда билет на самолет в Москву с Черноморского побережья стоил пару червонцев, но его нужно было еще купить. А с паспортом Моряка это было сделать проще простого. Мы почему-то приравнивались к Героям Советского Союза и шли без очереди в билетные кассы аэропортов, кинотеатров и бань. Впрочем, как и инвалиды. Но мы были молоды, и время нам было дорого.
Почему февральские дни затеряны? Они убаюкивают своими метелями и снегами. Снега залепляют веки и забивают память сугробами невысказанных слов. У тебя есть что сказать, есть много слов, но бьющий ветер в лицо затыкает рот, и ты повисаешь в заснеженном аэропорту. Нелетная погода. Нелетная погода, туды ее в качель. Сколько судеб ты разбила, нелетная погода! Она мне всегда напоминала клипер «Катти Сарк» - Нэн Короткую Рубашку... Стремительную и недосказанную. Ведьма, одно слово. А как еще можно обозвать ту, у которой одна нога в солнечном Донецке, а другая в залитом проливными слезами Калининграде? А я летел между ее ног в Домодедово и приземлялся в Светлогорске. Моя жизнь поместилась в четверть карты пополам сложенного планшета бравого штурмана, так же, как и я зависшего в аэропорту. Штурман положил свою уставшую фуражку, с неприлично-синим околышем, посреди серого кафеля битком забитого невылетевшего аэропорта, и посмотрел мне в глаза. Глаза у него оказались стремительно-карие и слегка знакомые. Я свои поспешно отвел, т. к. все летчики мира мне были напротив в тот миг. Но наши кителя оказались одного цвета, и, тем более, погоны. Погоны, конечно, сверкали золотом, несмотря на нелетную погоду. Им все нипочем. На моих плечах галуны взвились морским узлом, а у пилота всего лишь жалкой запятой, и он смотрит на меня насмешливо, но от этого мне только весело. Я начинаю узнавать в нем Мишку, моего давнего одесского кореша. Я не верю в это. И пока я туго соображаю, он хлопает меня по плечам и смеется так, как мог смеяться только мой Мишка. Тот давний Мишка. И погоны наши золотые тотчас улетучились куда-то, и мы вглядывались жадно друг в друга…
- Ты откуда?..
- Ты куда?..
…И тут же он пропал, оставив недопитый холодный чай в граненом стакане. В начале нашего разговора чай был горяч, но быстро забыл про себя, заслушавшись нашими разговорами. Ведь нам было о чем поговорить. Во-первых, я отбил его девочку. Ну, и что? Потом, и у меня ее отбили. Невозможно драться всю жизнь. И тогда он мне сказал, что отдал мне эту девочку сам. Так как не хотел за нее сражаться, потому что не видел в этом смысла. Потом и я так поступил, и девочка пошагала по жизни сама, и, надеюсь, ничуть не проиграла.
Это – да. Пилот ушел и оставил мне пару вопросов. Мишка – сволочь. Настоящий одессит. Ушел и оставил вопросы. Одно меня радовало, я знал, что позови я его на помощь, и он всегда нырнет ко мне своими карими бессмысленными глазами. И поможет. Хотя и тупой безмозглый летчик. Который, кроме неба, ничего в своей жизни не видел. Ну, да поможет ему Бог.
И опять я оставался один в опостылевшем замершем аэропорту. Все заснули. Заблудившиеся пассажиры упали замертво на свои чемоданы. Мне было нельзя. Я был в форме.
Мне приходилось быть в форме по всем статьям.
Когда у вас на рукавах и плечах искорки звезд, вы не имеете право на слабость. Вам не просто так их нацепили и, будьте добры, соблюдайте регламент. Человечище в форменной фуражке не может быть спящим, склонив обезволенное лицо на плечо подруги.
Поэтому я вышагивал шаги среди мраморных столов аэрофлотской столовки. Столовка не оставалась в долгу и, как преданная собака, слабо подвывала.
Я сделал заказ. Яйцо всмятку пополам, под засохшим майонезом. Раз! Пирожок с рисом. Два! И томатный сок. Три. С алюминиевой ложкой в замусоленной солонке. Кофе мне так и не предложили. Но, когда мне все принесли, я почувствовал себя принцем. Ведь, я был один в спящем царстве…счастливый…
Как молоды мы были…